Бавлинский ветеран о своём военном детстве

Меня зовут Губайдуллина Римма Ахатовна, я родилась 30 марта 1938 года. Пишу о том, какой я была среди других детей, таких обычно называют – «гадкий утёнок». Мои родители, молодые земляки из Башкирии, встретились в Узбекистане, создали семью и стали жить в совхозе (Самаркандская область). Отец, Губайдуллин Ахат Мингазович, был агрономом, а мать, Губайдуллина Магира (Махира), работала продавцом-кассиром.

По всей стране шли аресты: всех подозревали во вредительстве и шпионаже, особенно людей из Крыма и волжских немцев. Было очень страшно и тревожно, в воздухе пахло войной. Началась Великая Отечественная война. Отец пришёл и сообщил, что арестовали семерых человек, и через несколько дней могут арестовать и его. Он завернул отчёты и семена с пробирками в пакет и сказал матери, что если хочет, чтобы он вернулся, нужно сохранить это и передать в прокуратуру.

Через неделю мать родила дочь с голубыми глазами, и назвали её Риммой. Она с ребёнком каждый день ходила туда, где проводили допросы мужа. Однажды, когда его вели на допрос, он бросил ей камень, завернутый в бумагу, с просьбой принести его к пятому числу. Мать завернула этот пакет в пелёнку и выпросила свидание с ним. Он долго смотрел на свою дочь, спросил, как её зовут, и, услышав «Римма», сказал, что это красивое имя, а глаза у неё голубые, как у его бабушки. Он поблагодарил её за всё, и через пять дней его отпустили вместе с ещё пятерыми людьми, которые были ему очень благодарны.

Через год у них родился сын, которого отец назвал Робертом в честь учёного почвоведа Роберта Вильямса, который руководил его работой. Это произошло 5 декабря 1941 года, в то время уже активно шла мобилизация. Однажды отец спешно пришёл и сообщил, что должен сопровождать 100 человек в военкомат на сборы. Когда они подсчитали, оказалось, что одного человека не хватает – из 100 осталось 99. Отец сам стал сотым и больше домой не вернулся.

Он попал в состав Самаркандской Красной армии и дошёл до Курской дуги, где шли ожесточённые танковые сражения. Будучи санитаром, в один из дней он вынес из поля 34 солдата, но сам погиб. Это произошло в Щебекино, Курской области – он был похоронен в братской могиле. Позже Роберт с сыном Ильдаром посетили это место. В настоящее время там снова бомбят –идут бои с украинскими оккупантами.

Отец часто писал матери письма, в одном из которых просил забрать детей и уехать в Уфу к его матери и родным, так как боялся, что они могут погибнуть. Мать поступила так, как он просил.

Она с двумя детьми, в военных эшелонах, добиралась до деревни к бабушке Хадиче и родным 10 дней. Его старшая сестра Фатыма приняла их в свой дом. В доме было тесно: в углу лежал муж с туберкулёзом, было ещё двое детей, а с потолка свисала люлька с младенцем. Через два дня появилась бабушка Хадича. Она долго смотрела на сноху и детей, затем подняла Римму и воскликнула: «Это не Ахата дочь – голубые глаза, у нас в роду таких нет!» Мать пыталась доказать, что зелёно-голубые глаза у её отца Фазулы, именно его глаза унаследовала дочь. Но бабушка приняла только Роберта как сына Ахата. С тех пор я была отвергнута как родня. Ко мне относились грубо, обижали как могли, утверждая, что я чужая кровь.

Мать была в отчаянии. Она была красивой, грамотной, имела 3 класса образования (в то время это было много), умела считать на торговых счетах. Мать устроилась на работу – завскладом столовой. В 4-5 утра она отпускала хлеб из пекарни по карточкам, а вечером клеила эти карточки для отчёта. В деревне Карлы добывали немного нефти – 3-4 скважины, поэтому там была столовая, пекарня и бар.

В нашем доме была железная печка-буржуйка, на которой Танзиля апа пекла кружочки картошки, которые мать приносила с работы. Мы, дети, грызли их, чтобы было чем заняться целый день. Однажды картошка закончилась. Танзиля выглянула в окно – весна, снега нет, в огороде – чёрное поле картофеля. Она сказала, что сейчас пойдём искать картошку. Она потащила меня за руку. Мы были босые и почти голые. Сколько мы ходили, я уже не помню. Вечером у меня начались боли в ушах и потекли слёзы. Мать, увидев это, пришла в ужас. Они быстро затопили большую печь, а я сидела, грела уши и ноги. Из ушей текли гной и кровь, и я сильно кашляла. На следующий день мать увела нас в другой дом.

Детский дом

После болезни я стала плохо слышать и часто болела. Время шло, мы росли. Летом в июне 1946 года пришла повестка о гибели моего отца. В 1945 году я пошла в школу в первый класс. На улице я общалась с детьми эвакуированных, русского языка не знала и попросила мать отдать меня в русский класс, чтобы научиться говорить по-русски. Я училась в первом классе два года, с 1946 по 1947 годы, пока война не закончилась.

В деревне 3-5 скважин остановили, так как нефти не было. Начали ходить слухи, что в Октябрське и Бавлах нашли нефть, нужны рабочие. Все, кто мог, уезжали туда. Наши родственники тоже уехали. Из фронта вернулись два брата отца – Камил и Бадертдин. Мама не поехала, решив, что от такой родни лучше быть подальше. Она списалась с третьим братом отца, Саматом, который после войны переехал в город Карши на юге Узбекистана, к невесте.

Мама с детьми поехала туда. Там, конечно, этому не обрадовались. Она нашла жильё – деревянный сарайчик у Шакур бабая. С женой отца Тукариха из глины соорудила печь, нашли лежаки и стол. Мать работала официанткой в столовой, и мы начали мирную жизнь вдали от родных. Но здоровье матери ухудшалось: она часто болела, у неё болел бок и спина. После обследования выяснили, что у неё камень в почках, и нужна срочная операция, которую могли сделать только в Ташкенте. Где оставить детей, если они никому не нужны? Мать решила устроить нас в детский дом. Так мы с Робертом попали в детдом №4. Мать уехала в Ташкент на операцию, где ей удалили одну почку.

Я много болела и однажды увидела сон: на стене медучреждения было написано зелёнкой «Здесь похоронена Магира Губайдуллина». Я в ужасе заплакала. Няня разбудила меня и успокоила, что сон хороший – мама жива. Через два дня пришло её письмо с просьбой купить винограда, и воспитательница это сделала. Я смотрела за младшим братом Робертом, учила его читать по букварю. Кормили нас 3 раза жидкой манкой и давали по два куска хлеба. Я сильно кашляла – был бронхит, пневмония, и меня перевели в детдом №31 – туберкулезный, где кормили и лечили гораздо лучше. Там у меня начали выпадать волосы – оказалось, я заражена паршой (ред. грибковое заболевание, которое поражает преимущественно волосистую часть головы), эта была очень заразная болезнь в Средней Азии. На всю жизнь осталась плешивой. Таких детей было много. Со всех детдомов собрали детей с этой болезнью и отправили в Ташкент – в «плешивый» детдом для лечения. Лечение состояло в том, что один день делали рентген, мыли горячей водой, мазали йодом и серной мазью, а затем одевали детские чепчики. Так делали на протяжении пяти недель. Процедура была очень болезненной.

Из «паршивого» детдома я написала письмо Мафтухе апе, и через день её сын принес мне лепёшку и молоко, сказав, что мама жива, здорова и уехала в Карши. Так прошло три месяца моего лечения. Я вернулась в Карши, в свой детдом, и нашла маму. Она работала в маленьком аптечном киоске. Роберт был в детдоме №5, тоже «паршивом». Скоро зима, и я попросила, чтобы меня одели в зимнюю одежду, и я приду домой. Но я опять заболела – бронхитом и коклюшем, и меня увезли в больницу.

Город военный, на границе с Афганистаном, но лечили меня хорошо. В те годы открыли пенициллин, новое эффективное лекарство. Через два месяца меня выписали, и я вернулась к маме. Роберт тоже был дома, в котором не было условий для нормальной жизни. Мать написала письмо в Москву товарищу Сталину, и через две недели пришёл ответ, что в течение двух недель семье фронтовика будет выделена квартира.

Мы начали жить нормальной жизнью, учились, а мать работала в аптеке. Ночами она делала бумажные цветы и шила мужские летние фуражки и каракулевые шапки. В воскресенье мы с ней несли это на базар, продавали и покупали продукты.

Было всё спокойно, мы учились, мать работала. 5 марта 1951 года по радио передали, что заболел И. В. Сталин. Весь народ переживал, ученики прыгали со второго этажа, бежали слушать сводки о его здоровье, но вскоре он скончался. Для всех это была трагедия. На городском стадионе проходили митинги, траурные мероприятия.

Живя в детдоме, мы пели: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство» – это была наша песня.

Здоровье матери ухудшалось из-за жары, и мне было очень плохо. Она решила вернуться в Россию, в Бавлы, к родственникам, так как боялась, что если она умрёт, мы останемся среди родных отца.

В 1950 году мы приехали в Бавлы. Приняла нас та же Фатима апа – аби. У них была двухкомнатная квартира, в которой жило 2-3 семьи, и мы скитались по квартирам. Мать написала письмо в ЦК КПСС, и через две недели пришёл ответ, что в течение двух недель семье погибшего воина предоставят квартиру. Нам дали однокомнатную квартиру в двухкомнатном доме. Мы учились в школе №1 и окончили 10 классов бесплатно, в то время учеба в 9-10 классе была платной, и многие не могли учиться из-за отсутствия денег. Мать была строгой: «Если вы не хотите всю жизнь копать землю и траншеи, учитесь, не позорьте меня плохой учебой». Мы оба окончили школу. Роберт служил в армии на Дальнем Востоке, в морской авиации, пять лет.

Я начала работать кочегаром в котельной ПВС НГДУ «Бавлынефть». Мать работала стрелком ВОХР (ред. военизированная охрана). Жизнь наладилась. В 1962 году я поступила в КГПИ в Казани. Работала педагогом химии, биологии и географии в школе рабочей молодежи. Педагогический стаж – 35 лет.

Сейчас мне идёт 88 год. Я живу среди детей сына и дочери, у меня 4 внука и 4 правнука. Я считаю себя счастливой бабушкой, хоть и плохо вижу. У меня слуховой аппарат после двух операций в Казани.

Заканчивая свою историю о детях войны, благодарю наше государство – Россию, за то, что оно не оставило без внимания детей-сирот, больных и инвалидов. В стране было много детских домов, приютов и усыновлений. Спасённые дети выросли благодарным народом, стали опорой и защитой своей страны. Желаю всем мирного неба и здоровья.

И ещё хочу сказать вот что. Живя вместе с супругом, мы договорились, что никогда не будем обсуждать, какие у моих внуков глаза и на кого они похожи, так как всё это не лучшим образом влияет на их судьбу, нанося вред. Так было со мной. 

Фото: Виртуальный музей ВОВ